ТОРКИ (УЗЫ) И РУСЬ
Сухарев Ю.В. (2013г)
Со смертью Ярослава в 1054 г. Русь разделилась на пять уделов его сыновей, а уже в следующем году на смену печенегам у русских границ появились торки (узы или гузы – выходцы из Приаралья). Прежде они, победоносные соперники печенегов и хазар, неоднократно оказывались союзниками киевских князей. В 985 г. торки ходили с Владимиром и Добрыней на камских булгар и добивали Хазарию. Из них же (по данным С.А. Плетневой) состоял гарнизон Саркела – Белой Вежи. Служили они русским князьям и в индивидуальном порядке (повар Св.кн. Глеба). Однако, в последние годы, они, месте с недобитыми печенегами, постепенно, под давлением более сильных восточных соседей, отступали на запад, пока не оказались притиснуты к русской границе в положении потенциальных врагов, каким их делал сам кочевой образ жизни. Зажатые между кипчакским «молотом» и русской «наковальней» торки становились опасны.
Возникшее между прежними союзниками напряжение вскоре привело к столкновению. В 1055 г. «Иде Всеволодъ на Торкы зиме к Воиню и победи Торкы». Силы кочевников, по-видимому, были невелики. Это известие примечательно как первая, со времен похода Игоря на печенегов, зафиксированная в источниках наступательная акция русских против кочевников. Хотя этот короткий поход и завершился на границе, но реально боевые действия происходили в уже в лесостепной полосе, а не возле русских столиц, как до сих пор. Нечто подобное, по-видимому, уже имело место в 970 г., когда Святослав прогнал печенегов от Киева, но не известно, как далеко продолжалось тогда преследование. То же самое можно сказать и о результатах их разгрома в 1036. Теперь, как видно, обладая качественной и многочисленной кавалерией, русские полководцы могли попытаться бороться со степняками и на их территории.
В следующей строке «Повести временных лет» впервые упомянуты половцы: они пришли к Всеволоду в Переяславль, заключили мир и ушли восвояси. Зачем приходили? Скорее всего, переяславский князь понадобился им как союзник против не сломленных еще торков, продолжавших кочевать поблизости и попадавших теперь в изоляцию. Несколько лет летопись ничего не сообщает о враждебных действиях торков и тем более о том, что происходило к югу от русской границы, где, несомненно, продолжалась ожесточенная борьба народов за жизненное пространство. В 1060 г. в нее решили вмешаться трое старших Ярославичей, установивших свой контроль над всей Русью. Позвав на подмогу Всеслава Полоцкого и «совокупища воинов бесчисленных», практически со всей Руси, они двинулись на торков. Марш совершался традиционным для военного искусства Киевской Руси комбинированным способом. Пехоту перевозили вниз по Днепру в насадах, а берегом шла кавалерия. Разница заключалась в том, что если ранее практически все русское войско представляло собой десант «речной пехоты», а по берегу двигались кочевые союзники (торки), то теперь кавалерия была своя, в то время как врагами стали недавние союзники, как будто ничем не спровоцировавшие столь массированную карательную экспедицию.
Торки не приняли боя и бежали. Поход, по-видимому, состоялся поздней осенью и летописец злорадствовал, описывая как соседи, до сих пор выполнявшие роль буфера между Русью и половцами, спасая жизнь, бросали свои стада и жилища, а затем гибли от голода, болезней и наступивших морозов. В прочем он, как позже выяснилось, несколько преувеличивал. Как мы знаем, расплата не замедлила. Половцы отплатили своим новым союзникам за услугу уже в следующем году…. Торки же, по крайней мере часть из них, дорогой печенегов устремились к Дунаю, где несколько лет угрожали Византии, а затем, приняли имперское подданство и поселились в Македонии.
Этот, достаточно необычный эпизод до сих пор не привлекал к себе внимания большинства историков. Даже Л.Н. Гумилев оставил его без комментариев. Торки начинали интересовать исследователей лишь с момента их «воскресения» в качестве федератов русских княжеств. П.П. Толочко, в своей специальной работе, посвященной взаимоотношениям Киевской Руси и кочевников дал вполне традиционное объяснение событиям 1060 г. Он считает, что торки все-таки заслуживали наказания, поскольку они «…тем не менее не отказались от грабительских походов на южнорусские земли». Доказательств этому утверждению, как было указано выше, привести невозможно, как и опровергнуть. В пользу его говорит лишь концовка фразы: «…тако Богъ избави хрестьян от поганыхъ» – написал автор ПВЛ, не указав ни единого конкретного случая нападения торков и не зная, какой горькой иронией обернутся эти слова уже на будущий год.
Иначе посмотрела на эти события С.А. Плетнева. Поскольку торки являлись родственниками сельджуков, напавших в то время на Византию. Она объяснила их движение на запад намерением атаковать империю с северо-запада, а русский поход – вмешательством византийской дипломатии, «орудием» которой выступал Всеволод Ярославич, женатый на дочери императора Константина Мономаха.
Мы же рискнем здесь предложить иную версию событий и предшествовавших им политических решений. При внимательном рассмотрении случай с торками в 1060 г. очень напоминает ситуацию, в которую попали сами половцы в 1223 г. Различаются они, главным образом, действиями русской стороны, которая, кстати, оба раза в ближайшей перспективе оказывалась проигравшей…
Существовал ли иной вариант развития событий? Может быть, воинственные князья упустили возможность объединиться с еще сильными торками против надвигающихся половцев, которые неминуемо должны были превратиться в общего врага? В 1223 г. русские так и поступили, выступив против монголов вместе с половцами, справедливо полагая, что те, предоставленные своей судьбе, неминуемо попадут в зависимость и усилят собой армию новых завоевателей.
Как видим, в 1060 г. был выбран вариант более жестокий и циничный, но и более надежный, и, как подтвердило развитие событий, более оправданный и перспективный. Во всяком случае, русские в 1223 г., после более чем полутора столетней войны, имели, казалось бы, куда больше оснований для подобных, «превентивных» действий, нежели в 1060. Помешали сделать столь же суровый выбор, как известно, родственные связи с недавними врагами, уже попавшими в культурную орбиту Руси и ставшими родственниками, добрыми друзьями, союзниками, а в ряде случаев – и вассалами, а также, как видится, в полной мере укоренившиеся уже в княжеско-дружинной среде на основе христианских ценностей, представления о рыцарской чести.
Нельзя, думается, исключать и стремление Ярославичей, таким образом купить расположение новых, более опасных соседей и «союзников», за счет союзников прежних. Можно предположить даже, что поход предпринимался с целью выполнения каких-то неизвестных нам условий договора 1055 г.
В результате этого похода какая-то часть торков оставшихся в степях Северного Причерноморья, капитулировала перед завоевателями и попала, как и некоторые печенежские племена, в зависимость от половцев. Другие же их родовые группы оказались вынуждены перейти на службу к киевским и переяславским князьям и были, для прикрытия границы, расселены, соответственно, в долине Росси и на пустынных землях между Сулою и Трубежем. Точные указания о том, когда именно это произошло источники не содержат. О существовании левобережной группировки федератов становится известно из записи 1080 г.: «Заратишася Торцы Переяславльстии на Русь». На подавление их мятежа Всеволод направил сына Владимира, успешно выполнившего задачу. Определение «переяславские» позволяет считать, что в это время уже были и киевские торки, а возможно – и черниговские.
Центром правобережной, по-видимому, более крупной группировки «своих поганых» стал город Торческ, построенный, судя по сообщениям археологов, как огромный лагерь – временное убежище для кочевников. Здесь, как и в Посулье, известны и небольшие городки-замки феодализирующейся торческой знати: Кульдюрев, Чурнаев и другие. Летом 1093 г. правобережные торки отчаянно, но безуспешно защищали свою столицу от половецкого нашествия, что по-видимому, не позволило тогда половецким ханам приступить к непосредственной осаде Киева. Зимой 1095 г. под Переяславлем торки входили в состав диверсионной группы, выкравшей ночью из половецкого стана княжича заложника Святослава Владимировича, а затем уничтожившей половецкого «князя» Китана и его «дружину». Спустя два года торки, вместе с берендичами и печенегами упоминаются на Правобережье в качестве желанных гостей несчастного Василька Теребовльского. С тех пор торки здесь, как правило, упоминаются вместе с берендеями. Отдельные представители этих племен, как можно судить по встречающимся в летописи именам, продолжали служить князьям в качестве младших дружинников – отроков.
В 1103 г. удачный поход русских князей на половцев привел к захвату, в числе огромной добычи и подвластных тем родовых групп торков и печенегов: «…и заяша Печенеги и Торъки с вежами. И придоша в Русь с полономъ великим». Зимой 1105 г. хан Боняк, напав на пограничье Киевщины, под Зарубом столкнулся с отрядами торков и берендеев и разбил их.
Окончательная консолидация торков под русской властью произошла после очередного успешного русского похода на половцев. Повторное взятие Ярополком Владимировичем нижнедонских ханских ставок в 1116 г. подняло кочевавших в донской пойме торков и печенегов на восстание против завоевателей. Два дня и две ночи «секлись» они с половцами у Дона, но не смогли одолеть, и ушли под власть Мономаха. Годом позже из этого же региона ушли на Русь и «беловежцы», в которых П.П. Толочко видит тех же торков и печенегов.
Контингент «своих поганых» на Руси теперь был уже столь велик, что в 1120 г. Владимир Мономах посылает их в поход на Польшу как самостоятельное войско: «Тогда же посла Володимеръ Андрея с погаными на Ляхы, и повоеваша е.».
Взаимоотношения киевского князя с новыми вассалами складывались непросто и уже на следующий год «Прогна Володимеръ Береньдичи из Руси, а Торци и Печенези сами бежаша». Бежали, однако, далеко не все, а может быть и не надолго, так как в год смерти Владимира Всеволодовича половцы планировали захват левобережных торков под г. Баручем. Попытка эта была успешно пресечена Ярополком Владимировичем, благодаря вовремя полученной информации, вероятно добытой посульской пограничной стражей от «языка».
Торки, по-видимому, в тот период численно превалировали среди служивших Киеву «поганых». Так, в 1128 г., именно торками назван отряд кочевников, что под командованием воеводы Ивана Войтишича участвовал в походе на полочан.
В 1139 г. из Венгрии на службу к киевскому князю Ярополку Владимировичу пришли (вернулись?) тридцать тысяч берендеев, в которых иногда видят одно из печенежских «колен». Они также были расселены в верховьях Роси (здесь под 1177 г. упомянуты «6 городов берендич») и с этого времени всё чаще в летописях все эти близко родственные по языку «свои поганые» упоминаются под собирательным названием «черные клобуки» по своему отличительному признаку – черным папахам («кара калпак»). Это означало, что в поросском конгломерате племен торки утратили главенство. В 1151 г. в перечне племен черных клобуков они, скорее в силу традиции, еще упомянуты первыми, наряду с коуями, берендеями и печенегами, но этноним «берендичи» в дальнейшем встречается значительно чаще.
Оказавшись в водовороте междукняжеской борьбы за Киев черные клобуки выступали всегда как единое целое и в общем старались как можно реже вступать в схватки, всячески блюдя собственные интересы; избегая оказаться на слабейшей стороне. Ослабевшей власти киевского князя, стремившегося поставить их в рамки вассалитета, они постоянно противопоставляли союзнические формы отношений, в том числе смело отстаивая свое право на захваченных пленников. Зато всю свою энергию и рвение они проявляли в борьбе с «наследственным врагом», играя в этом деле чрезвычайно важную роль и постоянно участвуя в походах русских князей на половцев, и, еще чаще, – в отражении их нападений. Случалось им и самостоятельно отбиваться от кипчаков, но, бывало, – и разделять с русским союзником его поражения.
Время показало, что лучшей защитой от номадов оказались сами номады. Располагаясь с внешней стороны от старых Владимировых крепостей, они создали буферную зону, довольно надежно прикрывшую земледельческие славянские поселения. С большой долей вероятности можно предположить, что у черных клобуков так же, как это было и у половцев, существовало выдвинутое в степь к югу сторожевое охранение – «сторожа», располагавшееся обычно на каком-либо естественном рубеже, в одном переходе от основного района кочевий. По всей видимости, таким рубежом на Правобережье была река Тясмин, а пространство между Тясмином и Росью представляло собой, говоря языком современного боевого устава, «полосу обеспечения», которая могла контролироваться подвижными патрулями. Существование системы охраны и наблюдения за подступами к границе предполагает и существование системы связи и оповещения. О появлении противника предупреждали посредством сигнальных огней (дымом), условными знаками и отправкой посыльных – средствами, дожившими до XIX в.
Была ли прикрыта граница в инженерном отношении? Археологи отрицают существование в XI – нач. XIII вв. таких же непрерывных оборонительных стен, как во времена Владимира, уже заброшенных в данный период. Ничего не сообщают о проведении таких работ и летописи. Встречающиеся в источниках топонимы «Дверен», «Воротца» как будто содержат в себе намек на проходы в заграждениях, но речь здесь, по-видимому, идет лишь об укреплениях, запирающих переправы, броды на Роси, проходы в болотистой пойме так же, как это имело место на Посульской оборонительной линии. С привлечением кочевников к пограничной службе оборона южной границы стала подвижной, гибкой, лишь опирающейся на систему укреплений, включающей укрепленные лагеря (загоны), в которых торки вместе со стадами укрывались от превосходящих сил противника.
Среди имен русских воевод того времени летописи приводят несколько тюркских, скорее всего принадлежавших вождям черных клобуков. Первым по заслугам (числу упоминаний в боевых эпизодах) среди них следует выделить Куньтугдыя, удостоившегося лестных отзывов самого князя киевского Рюрика Ростиславича: «…бе мужь дерзъ и надобенъ в Руси». Вся эта плеяда, как можно себе представить, выполняла особую роль в составе киевского войска, будучи начальниками лихой легкой конницы, привыкшей к действиям в разведке и в авангарде, погоням и перехватам конвоев с полоном на нейтральной полосе.
С шестидесятых годов XII столетия положение торков, берендеев и прочих черных клобуков в составе Киевской земли меняется. Торческ превращается в столицу русского удельного княжества с постоянным гарнизоном. Торческая знать постепенно переходит на положение вассалов, получающих во владение замки от русского князя. Ополчение черных клобуков превращается в войско удельного княжества. Тюркское население Поросья, живущее рядом с местными славянскими старожилами – «поршанами» постепенно христианизируется и переходит к оседлому образу жизни. Процесс этот был прерван монгольским нашествием.
В отличие от торков Поросья, оставлявших вплоть до начала XIII столетия многочисленные захоронения с комплексами вооружения и скелетами коней, торки переяславские археологически почти не известны, это позволяет предположить, что данная группа довольно быстро была христианизирована и подверглась аккультурации. Левобережные торки не составляли единого массива, располагаясь локально по обширной территории, там, где слабозасоленные почвы позволяли заниматься овцеводством. К северо-востоку от торков переяславских, где-то на рубежах Чернигово-Северской земли, обитала еще одна группа родственных торкам «своих поганых» – черниговские ковуи, известные по походу Игоря Новгород-Северского. Известны (по единственным упоминаниям) на Левобережье также турпеи и каепичи. последние – возможно половцы, перешедшие на русскую службу.
В заключение о торках и их родичах в составе русского войска следует сказать, что следы их сохранились не только на территории современной Украины. Большая группа топонимов (Берендеево и др.) в районе вокруг Переяславля Залесского, а также отдельные курганные захоронения суздальского Ополья, позволяют считать, что, скорее всего со времен Юрия Долгорукого, в этих местах находились отряды служилых кочевников, пришедших сюда с юга.
В отличие от печенегов, торки, берендеи и прочие составляющие «Черный Клобукъ» образовали постоянный контингент в составе русского войска, оказавшись первыми в длинном ряду тюркских национальных формирований Русской Императорской и Советской Армии, по сути, заложив эту благородную традицию превращения бывших врагов в союзников и друзей. История торков пример того, что сильная Русь всегда была притягательна для малых народов, а при наличии мудрой национальной политики государства славяне и тюрки неизбежно становятся «братьями навек».
