16.03.2024г

ЛЕОНИД ШЕРШНЁВ. ПУТЬ ГЕНЕРАЛА

13 марта 1938 года родился Леонид Иванович Шершнёв, генерал-майор, жизнью своей доказавший, что и одному можно быть воином. Полагаю, самые добрые в свой адрес слова генерал Шершнёв не услышал. Обычное дело: самые добрые слова у нас находятся, когда человек уходит. Так случилось и в декабре 2014-го, когда не стало Леонида Ивановича. Впрочем, и при жизни Шершнев успел стать легендой. Его любили. Дружбу с ним ценили. Некоторые просто гордились знакомством. Друзья и знакомые от потери откровенно растеряются. Кто-то напишет – «скоропостижно скончался», и сразу это словосочетание войдет в биографию Шершнева. Оно не то, чтобы ошибочно. Оно не совсем верно. Ушел Шершнев действительно быстро. Но о том, что уходит, знал. Хотя и сражался за жизнь до последнего…

Наверное, Леонид Иванович не мог не сгореть. Он ушел именно в 2014-м. Нравится нам это сегодня или нет, но тот год в истории страны уже известен как год «Русской весны». Русскую весну Шершнев воспринял очень близко к сердцу. Это была его личная Весна. Он приближал ее, минимум, с 1990 года, когда ушел из Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота. Занимавшийся во всемогущем ГлавПУРе спецпропагандой, Шершнев еще в те годы прекрасно видел и понимал, как происходит разрушение страны, которой он служил.

«Страна пала в результате войны, — всегда считал Шершнёв. – Неважно, что война шла «холодная», информационно-психологическая. Важно, что мы ее проиграли. И даже не заметили этого. Более того, поражение ничему нас не научило».

Офицер-артиллерист, по воле случая и обстоятельств ставший политработником, Шершнев великолепно знал, что такое информационная война. Он вел ее отнюдь не в кабинетах Главпура. Офицер-пропагандист в Туркестанском военном округе, в декабре 1979-го он был среди тех, кто входил в Афганистан. Точнее, въезжал – на гражданском «уазике», с водителем, срочно призванным из запаса на военную службу. И с пачками свежеотпечатанной «Памятки советскому воину-интернационалисту». Эта памятка, кстати, не появилась бы, если бы не расторопность Шершнева, договорившегося о тираже с местной типографией…

На замполитов, тем более, на пропагандистов в армии всегда было принято смотреть если не косо, то иронично. Увы, очень часто это отношение было заслуженным. Но точно не в случае с Шершневым.

Вот как о тех декабрьских днях 1979 года 20 лет спустя вспоминал он сам: «В ночь на 26 декабря я вместе с майором Касымовым и лейтенантом Турдалиевым на гражданском «уазике» с водителем Сашей в гражданской одежде (его не успели переодеть) по понтонному мосту через реку Аму-Дарью в составе колонны командного пункта 108-й мсд переправились на территорию Афганистана. С рассветом мы увидели первые признаки жизни на незнакомой афганской земле. Поразили ярко разрисованные грузовые автомашины и автобусы; люди, едущие в открытых багажниках легковых автомашин; пешеходы в необычном одеянии, не спеша и с достоинством идущие по дороге; кишлаки, обнесенные глинобитными дувалами и напоминающие чем-то древние крепости. На нас смотрели с любопытством, вполне дружелюбно, без всякой настороженности.

Первая остановка колонны произошла в Ташкургане, расположенном в 100 км от советско-афганской границы. Мы вышли на городскую площадь, где уже было довольно многолюдно. Первое впечатление, что мы оказались в другом мире, в другой эпохе. Бородатые мужчины неопределенного возраста, завернутые в одеяла, в чалмах и калошах на босую ногу, некоторые босиком, хотя было прохладно. Мы обратили внимание на небольшую группу людей, одетых почти по-европейски, двое из них были вооружены автоматами ППШ. Подумалось: наверное, местная власть. Подошли к ним, поприветствовали, оказалось не ошиблись: один из них представился как секретарь местной организации НДПА, другой – сотрудником органов безопасности. Разговорились. Выяснилось, что сами они знают о приходе советских войск, довели эту информацию жителям города и очень надеются, что уже само их присутствие положительно скажется на обстановке в Афганистане. Афганцы были очень удивлены видом и возрастом наших солдат, дескать, в кино и журналах мы видели другую Советскую армию, красивую, молодую. Пришлось объяснить, что это военнослужащие, призванные из запаса на небольшой срок и поэтому одеты в старую форму, хранившуюся на складах. Но разочарование от того, что они увидели «другую армию» было у них на лице.

Из беседы мы узнали, что в городе нет ни водопровода, ни канализации, ни света, но есть радио. Я поинтересовался: а телевидение? К моему удивлению, нам сказали, что телевизоры есть у богатых людей, работают они от движков и принимают советские передачи.

Потом собеседники помогли нам организовать первый импровизированный митинг советского контингента на афганской земле. Думается, было не меньше тысячи человек. К сожалению, у нас не было с собой даже мегафона: по штату не положено. Наши слова в переводе на дари люди как бы передавали друг другу. Речь шла о вечной советско-афганской дружбе, происках империалистов, их наемниках-бандитах, нашей всесторонней помощи. Самое трудное было объяснить, по чьей просьбе наши войска вошли в Афганистан. Мы старались не называть Амина, по многим признакам догадываясь, что его режиму осталось существовать недолго. Поэтому обычно отвечали: вошли по просьбе законного правительства ДРА или по взаимной договоренности наших руководителей на основе Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве от 5 декабря 1978 года. Мы также избегали говорить о временной миссии советских войск в Афганистане, поскольку сроки их пребывания в директиве министра обороны СССР не определялись.

После короткого митинга мы пошли в толпу, завязывая беседы или отвечая на вопросы. В одной из групп афганцев у нас спросили, показывая на хвост тяжелой техники: «Почему советские машины пошли той дорогой, ведь там они не пройдут?». Я достал карту, на ней указанный маршрут обозначен как дорога с твердым покрытием. Эта дорога функционировала и связывала с Кабулом до строительства туннеля Саланг. Завязалась дискуссия. И в это время прямо на площади приземлился вертолет, из которого вышел генерал-лейтенант Тухаринов. Я подошел к нему, представился, доложил о проведенном митинге и своих наблюдениях, об афганцах, которые утверждают, что колонна по намеченному ей маршруту не пройдет, так как дорога очень плохая. Командующий забеспокоился, когда увидел, что техника стоит, не движется. Он сел в вертолет, облетел участок дороги, где находилась голова колонны, убедился в правоте местных жителей и отдал команду изменить маршрут».

Афганистан стал одной из ключевых точек в судьбе Леонида Шершнева. До конца своих дней он был уверен, что входить в Афганистан советским войскам было необходимо жизненно – ради безопасности страны под названием СССР. А вот втягиваться в кровопролитные боевые действия… Это потом, в девяностых-двухтысячных, либеральные журналисты будут называть генерал-майора в отставке Шершнева одним из неугомонных «советских ястребов войны». «Ястреб»? Он, специалист в области ведения войны нетрадиционной, информационно-психологической, считал одной из самых трагических ошибок втягивание Советской Армии в открытые боевые действия. Особенно там и тогда, когда конфликт можно было решить миром, словом.

Он не боялся критиковать за это никого во властной вертикали Минобороны СССР. Почему? Шершнев, не вылезающий из командировок в Афган, великолепно знал многое. Знал психологию «людей Средневековья», афганцев, доверчивых и, одновременно, воинственных. Знал, что за любую сиюминутную победу Советская Армия платит жизнями своих солдат. «Зачем? Если можно договориться, перетянуть на свою сторону? – недоумевал он даже незадолго до смерти. – Побеждать надо было, в основном, в информационной войне. Зачем надо было воевать с народом?»…

Он, руководитель группы специальной пропаганды среди местного населения в Афганистане вспоминал: «Нашей самой большой находкой … были боевые агитационно-пропагандистские отряды, причем отряды походные. Помимо солдат, там было идеологическое ядро. Отряды эти кино показывали, фотолаборатория в них была, иногда можно было газету, листовку на ротаторе напечатать. Были там еще звуковещательные радиостанции, которые могли вещать на расстояние до 80 километров. Наконец, была обязательно медицинская группа, причем с врачами как женского, так и мужского пола, поскольку там, в Афганистане, принято, чтобы женщин лечили врачи-женщины, а мужчин – мужчины. Я помню, как-то женщины-врача не оказалось, так наш врач через перегородку разговаривал с больной, а ее муж объяснял врачу, чем болеет его жена. Я был поражен, насколько хорошо этот афганец знал все о своей жене, все ее больные места показал. А с какой теплотой говорил о ней! Еще в эти отряды мы обязательно брали муллу-афганца».

Ему не прощали самостоятельности. Впрочем, ценили честность. Получивший незадолго до своей смерти доклад полковника Шершнева по ситуации в Афганистане, Генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Черненко вывел своей рукой: «Шершнева – не трогать!».

«Шершнев излагал тогдашнему генсеку горькую правду об Афганистане. Констатировал, что ситуация для нас неизменно ухудшается, а противник, наоборот, укрепляет позиции. Называл вещи своими именами: «Операции приобрели характер полицейских, карательных мер, в результате мы втянулись в войну с народом, а она бесперспективна. Антигуманные действия советских войск в отношении мирного населения носят массовый и систематический характер и проявляются в грабежах, неоправданном и необоснованном применении оружия, разрушении жилищ, осквернении мечетей…» Раскрывал глаза генсеку на «необъективность информации, особенно исходящей от посольства и группы партсоветников», на «политическую незрелость афганского руководства». «Выполняя полицейские функции, не имея достаточных положительных стимулов и революционного порыва, — делал беспощадный вывод Шершнев, — армия не может не разлагаться, и именно этот факт накладывает негативный отпечаток на всю обстановку в Афганистане…».

Далее, как обычно, на нескольких страницах были сформулированы предложения. «Время не терпит, — предупреждал неведомый генсеку полковник. — Речь идет о спасении наших интересов, чести нашей Родины, о том, чтобы афганская проблема не обернулась для нас большой бедой»*.

«Тронули» Шершнева только тогда, когда под тошнотворные речи о «гласности», «перестройке», «новом мы́шлении» страна неудержимо падала в пропасть… Предложили «почетную ссылку» за границей. Он отказался и ушел из ГлавПУРа. В ГлавПУРе вздохнули с нескрываемым облегчением…

А потом СССР окончательно проиграл в холодной войне. И исчез с политической карты мира.

«Ведь это же была война информационная, это была «война смыслов», война идеологическая. Но мы так до сих пор и не поняли, почему мы потерпели поражение… Как, почему без единого выстрела великая советская империя вдруг оказалась расколотой?! А русский народ оказался самым разделенным народом в мире? Вот он – результат войны. Но разве это осознается? В обыденном сознании нет ни малейшего представления, что была война. Я по этому поводу выступал в ГлавПУРе – еще в советское время…», — вспоминал сам Шершнев.

Он был из тех, кто никогда не согласится считать себя «бывшим». Коллеги и друзья генерал-майора Шершнева знают: после увольнения в запас Леонид Иванович был инициатором многих начинаний в стране — создал Фонд национальной и международной безопасности, Фонд содействия объединению русского народа «Русские», Фонд содействия общественной дипломатии в России, Фонд содействия афганцам, проживающим в России и других странах, основал журнал «Безопасность». Среди главных приоритетов этой самой безопасности видел демографию. Среди главных врагов – ювенальные технологии. Считал, например, что разгром ювенальной юстиции — обязательное условие победы России в этой до сих пор идущей «странной» информационно-психологической войне.

Правда, мало кто знает, каким чудом все эти фонды существовали. Шершнев умел помогать людям, но совершенно не умел «зарабатывать деньги», «доставать» их или, тем более, «делать». Он умел помогать людям. И верил при этом в единомышленников. Иногда деньги были именно у единомышленников. Когда денег не оказывалось, он просто тратил свои – пенсию.

Пенсию он тратил и в 2014-м. Это сейчас мы знаем, что в «Русской весне» активное участие приняли самые разные люди. Очень скоро некоторые из них приватизировали само это словосочетание. Теперь это не смысл, теперь это «бренд». Но тогда многие из них побывали в кабинете Шершнева. Никто не обращал внимания, как себя чувствует старый генерал. В курсе о его здоровье были лишь самые близкие друзья. Вот с ними-то Шершнев и искал деньги – чтобы потом поддержать эту самую Русскую весну. Деньги быстро заканчивались. Генерал в очередной раз «обнулял» свою пенсию…

Потом закончилась весна и наступило лето. Лето 2014 года на Донбассе выдалось кровавым. Многие из тех, кто весной, получив поддержку, в том числе, от генерала Шершнева, клялись отстоять «русский мiръ», быстро оказались в России. Спасали русский Донбасс совсем другие люди…

Как чувствовал тогда себя Леонид Иванович? Он анализировал ситуацию. Он пытался в ней разобраться. И еще он, видимо, уже знал, что очень болен. Знал, но все равно не сдавался.

Я был немного знаком с Леонидом Ивановичем. Года четыре назад нас познакомила общий друг, Ирина Яковлевна Медведева. В один из дней конца лета 2014-го мы встретились с генералом – я хотел сделать с ним интервью. Правда, для интервью он не слишком хорошо себя чувствовал… Предложил:
— Давай просто немного поговорим. Только не о Донбассе.

— Почему? – спросил я. — Вы тоже считаете, что «Донбасс слили»?

— Нет. Я просто считаю, что солдат всегда должен идти до конца. Иначе человек, называющий себя солдатом, таковым не является…

***
Мы пили чай и обсуждали темы будущего интервью. Война – Великая Отечественная, в которой у мальчика Лени Шершнева из Белоруссии погибли папа и мама. Детский дом. Рязанское командное артиллерийское училище. Вопросов было много, но мы же договорились, что интервью будет позже…
— Давай встретимся, когда я оклемаюсь, — сказал Шершнев. — Расскажу про случай, после которого меня назначили замполитом. До сих пор об этом не жалею.
— Почему?
— Получается, специально к этому пути не готовился. А оказался – мой и на всю жизнь. Но всё расскажу потом…

Через несколько недель ему стало хуже. Он наконец-то начал ездить по врачам. Но потом Леонида Ивановича не стало.

В июне 2015-го возле фундамента Солдатского храма во имя святого благоверного князя Дмитрия Донского появился памятный крест. Крест люди тоже назвали Солдатским. У его основания – Голгофы – имена воинов, молитвенную память о которых в будущем храме люди обязательно сохранят. Много имен — Россию никогда нельзя было представить без своих защитников…

Солдатский крест вряд ли появился бы без участия нескольких людей. Прежде всего, Ирины Яковлевны Медведевой. Так вышло, именно она приняла решение оплатить изготовление креста. И она же попросила: «Пусть в Солдатском храме люди будут молиться и за упокой души воина Леонида. Шершнёва»…

статья Серафима Берестова. Солдатский храм

P.S. Генерал-майор запаса Леонид Иванович Шершнев активно поддерживал создание Союза гагаузов, он был в Попечительском Совете организации, принимал участие во всех мероприятих, поддерживал проведение референдума в Гагаузии.

Генерал мира — Леонид Иванович Шершнев навсегда останется почетным членом МОО «Союз гагаузов» и настоящим другом для всех кто его знал…

Михайлова С.